Мимесис как принцип построения теории искусства

Цель подражательного искусства

Одним из первых произведений в мировой философско-эстетической литературе, посвященных художественному творчеству, является "Поэтика" Аристотеля. Речь в ней идет о словесном художественном творчестве, в частности трагедии. Но ряд принципов "Поэтики", рассмотренных Аристотелем, несомненно, носят универсальный применительно к искусству характер, хотя напрасно было бы искать в ней ответы на частные вопросы теории искусства.

Именно в "Поэтике" Аристотель выдвигает мимесис в качестве общего принципа, объемлющего сферу того, что позже было названо "изящным" искусством, видя в подражании не только родовую его характеристику, но и источник его видовой специфики в отличие от других форм технэ.

К подражательным искусствам Аристотель относит основные роды поэзии ("эпическая и трагическая поэзия, а также комедия и поэзия дифирамбическая"); инструментальную музыку, танец, живопись (1448 а). Объединяет все эти виды искусства мимесис. Не использование метра делает поэта поэтом, говорит Аристотель, но "он поэт своему подражательному воспроизведению" (1451 б). Поэтому Эмпедокла, подобно Гомеру пользовавшегося метром, было бы справедливее назвать скорее "физиологом, чем поэтом" (1448 б). Согласно Аристотелю все подражательные искусства разделяются соответственно тому, чему они подражают (предмету подражания), и средствам, в которых совершается подражание.

Живопись и скульптура "подражают многим вещам при воспроизведении их в красках и формах" (1447 а). Танцовщики "посредством выразительных ритмических движений воспроизводят характеры, душевные состояния и действия" (1447 а). Относительно поэта Аристотель говорит, что тому следует "больше быть творцом фабул, чем метров, поскольку оп поэт по своему подражательному воспроизведению, а подражает он действиям" (1451 б). Музыка является прямой копией характера: "в ритме и мелодиях мы имеем наиболее реалистическое подражание гневу, смелости и т. д.".

Вообще "все подражатели подражают действующим (лицам), последние же необходимо бывают хорошими или дурными" (1448 а). Виды искусства дифференцируются по предмету подражания в соответствии с этическими качествами действующих лиц. Музыка является для Аристотеля наиболее подражательным из искусств как прямое воспроизведение характера художника, и не только его моральных качеств, но и склонностей ума. В целом предметом подражания искусства являются действия людей, но не просто действия, а поступки, которые суть проявление их морального характера.

Не случайно подражательную способность музыки Аристотель оценивает как уникальную. Музыка для него не только наиболее сильное средство воздействия на этический строй души, по и наиболее точное подобие самой души. А душа, по Аристотелю, - начало живого, его природа и принцип движения^*. Таким образом, в понимании предмета подражания у Аристотеля везде акцент на процессе становления. Вспомним, что для Платона, который считал предметом подражания "ставшие вещи", наиболее подражательные из искусств - визуальные (живопись, скульптура).

^* (Анализ музыкальной эстетики Аристотеля дал А. Ф. Лосев. Он считает, что основа отождествления музыки и души то, что "музыку Аристотель понимает как отражение чисто временного процесса, как чистую процессуальность, являясь самым современным для нас мыслителем. Учение Аристотеля о музыке опередило свое время. С другой стороны, Аристотель и в психике заметил "чистую процессуальность", представил ее как "поток сознания, становление" и отождествил таким образом музыку с этой "чистой процессуальностью" (Лосев А. Ф. Аристотель и поздняя классика. - М., 1975. - С. 554-560).)

Для Аристотеля же визуальные искусства через фигуры и краски скорее обозначают моральные качества, чем непосредственно их воспроизводят. Однако и произведение скульптуры или живописи - не чисто условный знак морального характера. Это "естественный" знак - внешняя форма, вполне "портретно" воспроизводящая (изображающая) состояние души. Для Аристотеля душа и тело, внутреннее и внешнее связаны существенным образом, и всякое внешнее проявление связано с внутренним значением^*. Так что и в скульптуре и в живописи мы имеем дело со сферой воспроизведения, отражения человеческой природы. Но живопись и скульптура работают с инертным материалом, средства этих искусств ограничивают их подражательную способность, в то время как музыка и танец воспроизводят жизнь души более совершенно, поскольку существо ее в движении. Пластические искусства фиксируют лишь застывшее движение, момент. Однако "музыкальный" (процессуальный) момент присутствует в любом искусстве, общее лежит в элементе ритмической формы. В пластических искусствах обнаружить ритм помогает симметрия. Степень передачи движения, становления и есть степень подражательности для Аристотеля. Сам мыслитель не рассматривал природу аналогии искусств, и тем не менее в его концепции подражания уловлен момент генетического родства всех подражательных искусств, ставший предметом серьезного теоретического анализа современной науки.

^* (Поэтому Аристотель считает возможной физиогномику. Анализ его трактата о физиогномике см.: Лосев А. Ф. Аристотель и поздняя классика. - С. 330-350.)

В инстинктивном влечении к гармонии и ритму "А что метры - особые виды ритмов, это очевидно", - говорит Аристотель. (1448 б) мыслитель видит и самый важный из источников поэзии. Совершенной формы поэзия достигает в драме. Драма есть наиболее прямое и ясное подражание: если пьеса поставлена, то подражание действиям людей осуществляется через непосредственное воспроизведение этих действий. Событие здесь представлено как совершающееся во времени - как процесс.

Предметом подражания для "изящных" искусств, таким образом, является человеческая природа. Заметим, что предмет подражания тот же, что для любого искусства - творческий принцип, или внутренний закон, определенного рода процессов, по в качестве процесса здесь выступает человеческая жизнь. Она, как и всякая сущность, направлена на реализацию своей внутренней цели. Природа человека, его предназначение, реализуются через его поступки и действия. Но человек следует предназначению слепо, как природа, инстинктивно стремящаяся к своей цели. Искусства и на этой ступени завершают природу. Так, искусство государственного управления помогает человеку стать "животным политическим". "Изящное" же искусство выявляет чистую форму процесса - "всеобщее в человеческой жизни" - для иной цели. Оно не пытается реализовать последнюю в действительности. Смысл человеческого бытия, его предназначение и цель искусство представляет для созерцания, удовлетворяя тем самым потребность человека в познании, столь же объективно относящуюся к его природе, как и другие потребности, порождающие искусства. "Изящное" искусство и в этом смысле имеет естественный источник происхождения. Каким же образом, изображая жизнь, искусство преодолевает уровень эмпирических наблюдений и становится средством познания жизни?

В реальной жизни человек далеко не всегда способен осознать логику и значение происходящего с ним, прозреть закон бытия, поскольку закон здесь есть осуществляющийся закон и сам человек включен в стихию становления. Чтобы выявить чистую "форму" человеческой жизни, ее смысл, надо иметь возможность созерцать целое уже совершившегося процесса. Искусство и конструирует такое целое, представляя его для созерцания. Оно абстрагирует процесс становления сущности от массы ему сопутствующих, полагает для него начало, середину и конец, превращая видимый "хаос" жизни в художественный "космос".

Цель искусства - познание особого рода, познание не философское, но тем не менее относящееся к сущности вещей. И не только познание, но и "некоторый случай удовольствия", считает Аристотель. В отличие от Платона он не рассматривает искусство как несерьезное развлечение, бессмысленную игру, род отдыха; это рациональное наслаждение, в котором совершенный отдых объединяется с "совершенной, энергией".

Понимание цели искусства, как уже отмечалось, важнейший момент анализа всей теории искусства Аристотеля. Проблема мимесиса как принципа обоснования автономии искусства, по существу, и выступает как проблема цели искусства, поскольку именно последняя определяет принцип создания организма в искусстве, логику художественной деятельности. Мы указали на познание и удовольствие. Но и в том и в другом случае речь идет о реакции публики на произведение, о воспринимающем субъекте. Однако цель искусства в соответствии с методологией Аристотеля должна быть понята как его внутренняя, объективная цель^*, прочитана как конструктивный момент его формального анализа. Она, другими словами, должна быть понята как цель, реализовавшаяся в форме произведения. Природный объект достигает своей цели в результате развития, произведение искусства - в результате творчества, совершающегося ради определенной цели, которая определяет и характер творчества, и форму произведения (организма). Реализация цели в любом случае тождественна достижению соответствующей формы. Целевая причина, следовательно, должна быть сведена к формальной. Эстетический критерий - объективноформальный критерий.

^* (Точнее, она должна быть рассмотрена так, как если бы она являлась его имманентной целью.)

Попытаемся теперь ответить на вопрос: каким же образом познание и "некоторый случай удовольствия" превращаются в форму продукта искусства? Или мы имеем дело с противоречием? Можно ли вообще связать субъективное восприятие с объективной структурой произведения искусства? Как показала история, эта проблема оказалась одной из сложнейших для исследователей аристотелевской эстетики.