Эстетическое и полезное

Эстетическое как самостоятельная категория стало изучаться недавно. В истории эстетики его сущность часто постигалась в ходе рассмотрения прекрасного.

Сократ отождествлял прекрасное и полезное: эстетическое - производное от утилитарно-практической значимости предмета. Искусно разукрашенный щит, плохо защищающий воина от врагов, нельзя, с его точки зрения, назвать прекрасным, но прекрасен пусть даже неукрашенный щит, хорошо выполняющий свою основную функцию. Сократ, хотя и в наивной, упрощенной форме, вводит общественную практику в определение прекрасного, эстетического. Однако трудно согласиться с утверждением, которым логически завершалась сократовская концепция: корзина с навозом прекрасна, если она полезна.

Поиски сущности эстетического шли и в направлении, противоположном сократовскому утилитаризму^*. Индийский философ- буддист Шанкара (IX в.) подчеркивал, что эстетическому восприятию присуще состояние покоя, отсутствие чувственных вожделений, успокоенность и просветленность. В восточной традиции эстетическое изначально является проявлением истинной духовности, тем внутренним голосом бытия и космического сознания, который возвышает человека над его обыденно-мирским существованием и позволяет ему узреть в себе высшее духовное начало. Путь духовного очищения и прозрения эта традиция эстетизирует.

^* (Сократовское понимание практической направленности эстетического следует отличать от концепций современного прагматизма как мировоззренческого течения, где эстетическое низводится до повседневно-бытовых ориентаций, а в его понятии канонизируются запросы и вкусы обыденного сознания.)

Кант утверждал, что при эстетическом восприятии предмета, во-первых, наше отношение к нему бескорыстно, незаинтересованно, чем принципиально отличается от морального и практического отношения; во-вторых, мы получаем удовольствие "без понятия"; в-третьих, предмет воспринимается как целесообразный "без представления о цели"; в-четвертых, предмет рассматривается "как предмет необходимого удовольствия"^*. Немецкий философ обращает внимание на духовную специфику эстетического, выделяет его из сферы утилитарного, но абсолютизирует практическую незаинтересованность человека в предмете эстетического наслаждения.

^* (См,: Кант И, Соч. В 6-ти т. М., 1966, т. 5, с. 212, 222, 240, 245.)

Таким образом, в истории эстетики возникла своеобразная теоретическая антиномия: прекрасное - полезное, прекрасное - бесполезное. Как же разрешить это противоречие?

Если вспомнить единство утилитарного и эстетического в современной архитектуре, то, казалось бы, придется согласиться с Сократом. Однако если Сократ безоговорочно прав и прекрасное есть полезное, то должен быть прав и персонаж трилогии А. Толстого "Хождение по мукам" художник-декадент Сапожков, отвергающий красоту Венеры Милосской на том основании, что из нее нельзя извлечь прямой выгоды. Выходит, нельзя признать прекрасное полезным. Может быть, тогда правильнее считать его бесполезным? Ведь наше восхищение красотой бескорыстно. Однако кантовское утверждение противоречит практике современного производства, призванного делать вещи не только полезными, но и красивыми, отвечающими эстетическим требованиям. Выходит, нельзя признать прекрасное бесполезным. Очевидно, в каждом из этих противоположных мнений есть и правда и ложь. Антиномия: прекрасное полезное - прекрасное бесполезное - схватывает реальную противоречивость человеческой деятельности, которая, хотя и носит всегда практический характер, включает в себя эстетическое начало.

Отождествление эстетического с пользой свойственно тем мировоззренческим течениям, которые обобщают опыт сознания, не постигшего еще своей духовной природы, однако уже освоившего сферу практических интересов, погруженность в мир предметов. Концепции, трактующие эстетическое как бесполезное, наоборот, развивают понимание эстетического как сферы сугубо человечески-духовного отношения. Выделение эстетического из сферы утилитарности являлось попыткой утвердить его общезначимый историко-культурный смысл как сущностной способности деятельного индивида.

Судьба первобытного человека зависела от удачи в охоте, для чего необходимы острая наблюдательность, знание животных, их привычек и образа существования. Именно этот опыт обобщен и закреплен в наскальных изображениях, отражающих сцены охоты, - рисунках, оттачивавших руку и глаз охотника. Однако этим опытом и исчерпывался духовный мир первобытного человека, вся его сознательно-эмоциональная жизнь. Его духовность - вне его индивидуально-личного существования. Она замыкалась на узкопрактическом и стихийном отношении к реальности и выражалась в предметно-чувственных образах, обусловленных тем, что было непосредственно вовлечено в поле его жизнедеятельности. И все же отношение дикаря к миру уже содержит нечто общечеловеческое, родовое, поэтому на основе практического отношения начинает формироваться эстетическое.

В современном мире практическое отношение непосредственно не определяет содержание и форму эстетического. Наслаждаясь красотой и природным могуществом горной реки, мы не думаем о том, что ее можно укротить и заставить вращать турбины. Однако в эстетическом восприятии природной стихии всегда опосредствованно присутствует вся общественно-историческая практика, весь культурный и социальный опыт, все пласты значений и содержательных определений, из которых складывается эстетическая оценка конкретных явлений действительности. Наше эстетическое восприятие свободно от утилитарных ориентаций, но тем не менее оно сформировано всей общественно-исторической практикой человечества, которая как бы напластована на каждое наше сиюминутное, субъективное, чисто эмоциональное отношение. В понятии "полезное" фиксируется не только жизненная необходимость данного предмета, но и ориентированность сознания на использование этого предмета для удовлетворения утилитарных и бытовых потребностей. Полезное становится мировоззренческой ориентацией лишь в прагматизме как идейном течении. В реальном процессе бытия полезное предшествует и является жизненным фундаментом эстетического.