Многозначность и недосказанность

Если в научно-логической мысли все четко и однозначно, то образная мысль многозначна. Художественный образ так же глубок и богат по своему значению и смыслу, как сама жизнь.

Один из аспектов многозначности образа - недосказанность. А. П. Чехов говорил о том, что искусство писать - искусство вычеркивать. А Э. Хемингуэй сравнивал художественное произведение с айсбергом. Лишь небольшая часть его видна на поверхности, главное и существенное спрятано под водой. Именно это делает читателя активным, а сам процесс восприятия произведения превращает в сотворчество.

Художник заставляет читателя, зрителя додумывать, дорисовывать. Однако это не домысел произвола. Воспринимающему дан исходный импульс для раздумий, ему задается определенное эмоциональное состояние и программа переработки полученной информации, но за ним сохранены и свобода воли, и простор для творческой фантазии.

Недосказанность образа, стимулирующая мысль читателя, зрителя, с особой силой проявляется в принципе поп finita (отсутствие концовки, незаконченность произведения). Как часто, особенно в искусстве XX в., произведение обрывается па полуслове, недоговаривает нам о судьбах героев, не развязывает сюжетные линии!

Великий образ всегда образ многоплановый, в нем бездна смысла, раскрывающаяся в веках. Каждая эпоха находит в классическом образе новые стороны и грани, дает ему свою трактовку. В XIX в. Гамлета рассматривали преимущественно как рефлектирующего интеллигента. XX век в соответствии со своим духом видит в Гамлете борца. Характерна в этом отношении трактовка Гамлета И. Смоктуновским в фильме режиссера Г. Козинцева. Ценой даже некоторого выпрямления, усечения образа, ценой потерь и сокращении (выпущена сцена молитвы Клавдия) Гамлет истолкован как последовательный борец со злом. И примечательно, что обе трактовки правомерны.

Столь же многозначен и другой великий шекспировский образ - король Лир. Один из лучших исполнителей этой роли, С. Михоэлс, писал: "За те триста с лишним лет, которые живет этот образ, было огромное количество разнообразных определений сущности его трагедии. Считали, что "Лир" - это трагедия вероломства и дочерней неблагодарности, и превращали его в интимную, интерьерную, семейную "трагедийку", где-то перекликавшуюся даже с мелодрамой. Считали, что трагедия Лира - политическая, так как Лир делит королевство в тот момент, когда историческая необходимость подсказывала политику собирания, а не разделения страны. Мне лично казалось, что трагедия Лира - это трагедия обанкротившейся, ложной идеологии"^*.

^* (Михоэлс С. М. Статьи, беседы, речи. М., 1960, с. 141.)

Когда у Гёте спрашивали, какова идея "Фауста", поэт отвечал, что не может выразить идею в формуле. Для раскрытия идеи "Фауста" нужно было бы снова написать это произведение. Образ - целая система мыслей.

Э. Хемингуэй в интервью по поводу своей повести "Старик и море" в шутливом тоне высказал положение о смысловой бесконечности художественного произведения: "Я попытался дать настоящего старика и настоящего мальчика, настоящее море и настоящую рыбу, и настоящих акул. И, если это мне удалось сделать достаточно хорошо и правдиво, они могут быть истолкованы по- разному"^*.

^* (Хемингуэй Э. Избранные произведения. В 2-х т. М., 1959, т. 1, с. 20.)

Если бы художественный образ был полностью переводим на язык логики, наука могла бы заменить искусство. С другой стороны, если бы он был абсолютно непереводим на язык логики, то ни литературоведение, ни искусствоведение, ни художественная критика не существовали бы. В том-то и дело, что образ и переводим и непереводим на язык логики. Он непереводим потому, что при анализе остается "сверхсмысловой остаток". Он переводим потому, что, глубже и глубже проникая в суть произведения, можно все полнее, всестороннее выявлять его внутренний смысл. Образ соответствует сложности, эстетическому богатству и многогранности самой жизни, и отношение критического анализа к образу есть процесс бесконечного приближения и углубления.