Что такое литература?

Эстетика Сартра не является традиционной, академической, скорее ее можно назвать эстетикой практической или прикладной, поскольку она органически вплетена в философское и художественное творчество, составляет органическую часть всего творчества. Поэтому совершенно невозможно на основе сочинений Сартра как-то выстроить эстетическую систему с ее методом и категориальным аппаратом. Зато можно, хотя и не без труда, выявить основные эстетические идеи и принципы и проследить в какой-то мере их применение и развитие.

Прежде всего необходимо отметить, что в творчестве Сартра большое место отводится литературному творчеству и искусству, которые он понимает очень широко, универсально: писатель, как и художник вообще, должен говорить обо всем, о мире субъективном и объективном, никакие проблемы человеческой жизни не должны оставаться ему чуждыми - все, что составляет человеческий мир, мир человека, входит в сферу творческих интересов писателя и художника.

С самого начала своего творческого пути Сартр занял антибуржуазную позицию. Писатель выбрал себе могущественных противников: буржуазное общество и буржуазного читателя, против которых и ополчился, совершенно сознательно заняв позицию "антибуржуазного и индивидуалистического писателя".

На деле это означало то, что он порывает с французской и европейской традицией "безответственности" писателя и художника. Сартр определенно и четко занимает позицию "ангажированного" писателя. Эта позиция наиболее полно изложена им в трактате "Что такое литература?", в котором он не только обстоятельно излагает свои взгляды па литературу и искусство, на художественное творчество, по и ставит вопрос о статусе художника в современном обществе.

Вопрос "что писать?" позволяет Сартру различать литературный язык и поэтический, соответственно прозу и поэзию, прозаика и поэта. "Прозаик пишет, это верно, и поэт тоже пишет. Но между этими двумя актами письма общее имеется лишь в движении руки, которая выводит буквы. В остальном их миры остаются некоммуникабельными, и то, что пригодно для одного, не пригодно для другого. По своей природе проза является утилитарной; я охотно бы определил прозаика как человека, который пользуется словами. Мсье Журден употреблял прозу, чтобы спрашивать свои туфли, а Гитлер - чтобы объявить войну Польше. Писатель - это говорун: он обозначает, доказывает, упорядочивает, отвергает, вопрошает, умоляет, оскорбляет, убеждает, намекает... прозаик говорит именно для того, чтобы ничего не сказать. Искусство прозы осуществляется в речи, его предмет, естественно, является значимым: то есть слова не являются исходными объектами, но обозначениями объектов".

Другое дело - поэзия. "Поэты - это люди, которые отрицают использование языка". "Для поэтов слова - это "естественные вещи, которые растут на земле, как трава и деревья".

Проза, в понимании Сартра, - это семантический (значащий) язык, это как бы инструмент интеллекта, с помощью которого создаются значащие символы. Поэзия - асемантический язык, она, как живопись и музыка, раскрывает смысл вещей, их чувственные, эмоциональные характеристики. Проза связана с реальностью, поэзия - с воображением. В прозе творчество обусловливается сознательной волей, ответственностью и моралью автора, в поэзии творчество - продукт неосознаваемого мира автора, его неосознаваемого опыта: "Поэзия создает миф о человеке, в то время как прозаик набрасывает свой портрет".

Как видно, Сартр в противовес сторонникам теории "искусства для искусства" на первый план выдвигает социальную функцию литературы как ангажированного искусства, как посредника моральных принципов, восходящих к дидактической и педагогической концепции Горация. Сартр утверждает могущество слова - слово равносильно действию. "Говорить - это действовать: любая вещь, которую называют, уже больше не является той же самой, она теряет свою невинность". Писатель говорит, а "если он говорит, то он стреляет".

Писатель тем самым хочет сказать, что литературное дело чрезвычайно важно и ответственно. Прежде всего он имеет в виду ответственность писателя: перо писателя - это могучее оружие, с помощью которого можно многое изменить. Человек, берущийся за перо, должен осознавать свою личную ответственность за все, что он напишет, ибо его деятельность будет связана с интересами людей, с их жизнью, с их проблемами и действиями. Но Сартр также полагает, что литература возлагает ответственность и на читателей: ведь человеческое действие "является одновременно удачей и неудачей", что во многом зависит от тех, кто будет действовать, то есть произведение писателя обращено к читателю, от которого зависит его действенность.

Иными словами, литература - это действие, она раскрывает ситуацию, чтобы потом ее изменить, - в этом суть "ангажированной" литературы.

Однако как справедливо считает Сартр, ангажированная литература вовсе не должна быть литературой "прямого действия" или литературой пропагандистского толка, а тем более - вульгарной литературой, литературой "низкого пошиба", относящейся к массовой культуре и удовлетворяющей низменные вкусы "просвещенной" или "темной" толпы. Сартр в отличие от сюрреалистов большое внимание уделял вопросам стиля. Согласно его мысли, ангажированная литература должна отвечать требованиям самого высокого художественного вкуса, быть литературой "высокого стиля", выражать основные проблемы своего мира, своего времени, своего народа и всего человечества, но через характеры и судьбы совершенно конкретных людей, а не людей вообще. Опровергая поэтику классицизма, Сартр утверждает, что и "плохой живописец ищет тип, он пишет Араба, Ребенка, Женщину; хороший живописец знает, что ни Араб, ни Пролетарий не существуют ни в действительности, ни на его холсте: он предлагает рабочего - определенного рабочего". Требование конкретности образов в литературе и искусстве - верное требование. Другое дело, что нельзя отказывать литературе и искусству в том, что они через конкретные характеры и образы выражают и определенные социальные типы. В этом специфика и сила литературы и искусства. Типичные образы, характеры, ситуации существуют только благодаря конкретным образам, характерам и ситуациям, благодаря нм и в них. Именно этим можно объяснить тот факт, что, скажем, художник стремится создавать не знаки и символы, а конкретные вещи. "Для художника цвет, букет, позвякивание ложечки на блюдце являются вещами в высшей степени; он останавливается на качестве звука или формы; к этому он беспрестанно возвращается, чтобы восхититься им; именно этот цвет-объект он стремится перенести на свое полотно, и для этого ему достаточно одного какого-то изменения - именно такого, которое преобразует этот цвет-объект в объект воображаемый. Стало быть, он очень далек от того, чтобы рассматривать цвета и звуки как язык. То, что имеет ценность для элементов художественного творчества, имеет ценность также и для их сочетаний: живописец не хочет изображать на полотне знаки, он хочет создать вещь". И в этом он совершенно прав.

Писатель, напротив, создает знаки, значения, образы, характеры, полагает Сартр, но семантический и асемантический языки требуют особенно тщательной работы над стилем, ведь как показывает история литературы и искусства, - плохой художественный язык, плохой стиль не в состоянии создать настоящую литературу и настоящее искусство. И тем самым художественные проблемы языка и стиля превращаются в социальные и моральные проблемы литературы и искусства. Сартр правильно упрекал сюрреалистов за их пренебрежение к художественному методу, к художественным средствам, ибо прекрасно понимал, что такое пренебрежение чревато социальным нигилизмом, аморализмом, декадансом. Писатель и художник, не нашедшие своего художественного языка и стиля, в лучшем случае - эпигоны.

В ответах Сартра на второй фундаментальный вопрос: "Зачем писать?" - содержится критика эстетических взглядов теоретиков и практиков теории "искусства для искусства", эстетических взглядов сюрреализма, а также развитие многообразной тонкой и глубокой диалектики взаимоотношений писателя и читателя.

Литература и искусство - сложное явление: "Для одного искусство есть бегство; для другого - средство покорять". Чтобы понять сущность литературы и искусства, необходимо выявить мотивы, которые движут писателем и художником. "Одним из основных мотивов художественного творчества, несомненно, является наша потребность почувствовать себя значимым по отношению к миру". Это чувство возникает у человека как бы спонтанно и внезапно, а на самом деле здесь действуют мощные и скрытые силы общества, общественных интересов. Не всегда писатель и художник осознают эти интересы и их генезис. Чаще всего им кажется, что все их творчество идет изнутри их собственной натуры, их настроения, вдохновения, воли, субъективности. Сартр признает важное значение социальности для творчества. Общество тотального отчуждения является той "анонимной" и скрытой, таинственной силой, которая во многом определяет творческую деятельность писателя и художника. А сам творец, как правило, "встречает лишь свое знание, свою волю, свои проекты, короче говоря, самого себя; он всегда соприкасается только со своей субъективностью, а создаваемый им объект остается нетронутым, он творит не для него". Вопреки весьма распространенной для буржуазного писателя и художника иллюзии, что они - начало, суть и конец творчества, что можно, а может быть, и нужно творить для самих себя, или для весьма подготовленной элитарной публики, или просто ради самого искусства, Сартр справедливо утверждает, что искусство существует ради других людей. "Творческий акт является лишь неполным и абстрактным моментом создания произведения; если бы автор существовал один, то он мог бы писать так, как бы он хотел... Но операция писания содержит в себе чтение как свое диалектическое соотношение, и эти два связанных акта делают необходимыми два различных агента. Именно объединенное усиление автора и читателя будет порождать этот конкретный и воображаемый объект, который является произведением духа. Искусство существует только для других и благодаря другим". Произведение искусства в его подлинном понимании создается усилиями творца и человека, воспринимающего искусство (читателя, зрителя, слушателя), оно создается для других людей (а не для самого художника, писателя или композитора) и существует лишь благодаря другим людям. Чтение, прослушивание, осмотр художественных произведений есть синтез восприятия и творчества, и этот синтез, устанавливая значимость субъекта и объекта, одновременно обогащает их отношения с миром. И в этом с писателем нельзя не согласиться.

Данный синтез носит целенаправленный и активный характер: он предполагает определенную цель, а также свободу как творца, так и людей, воспринимающих искусство. В этой связи Сартр критикует кантовское целеполагание "конечная цель без цели", предполагающее, что эстетический объект представляет только видимость и свободную игру воображения. Сартр конкретизирует свое понимание синтеза восприятия и творчества. "Всякое литературное произведение есть призыв. Писать - это взывать к читателю... Таким образом, писатель взывает к свободе читателя, потому что она участвует в создании его произведения". Кроме того, нельзя забывать, что, согласно Сартру, "воображение зрителя является не только регулирующим, но конституивным; оно не просто играет, а оно призвано воссоздать прекрасный объект". По существу, синтез восприятия и творчества имеет глубоко диалектический характер - существуют сложные, глубокие и тонкие взаимоотношения между творцом и человеком, воспринимающим искусство. Вот этой сложной и глубокой диалектики не учитывал Кант, считает Сартр. "Кантианская формула не учитывает призыва, который звучит в сущности каждой картины, каждой статуи, каждой книги... Произведение искусства является ценностью, потому что оно есть призыв".

Творческий акт является лишь неполным и абстрактным моментом создания произведения. Оно требует сотворчества со стороны человека, воспринимающего искусство. "Чтение есть индукция, интерполяция, экстраполяция, и основа этих действий покоится в воле автора... Сладкая сила сопровождает и поддерживает нас от первой до последней страницы". Сартр рассматривает чтение тоже как своеобразный акт сотворчества читателя, в который он вкладывает свои страсти, чувства, переживания, словом, свои творческие способности.

Из отношений писателя и читателя Сартр выводит правило, согласно которому литература есть призыв к свободе читателя. Это правило он возводит в своеобразный закон. Как и у Канта, закон свободы представляет собой конечный принцип истории. Сартр считает, что этот закон следует сделать ясным и сознательным, чтобы он был внутренне присущ человеку. Тогда литература будет постоянно осуществляемым "великодушием". "Таким образом, чтение есть осуществление великодушия; и то, что писатель требует от читателя, - это быть не применением абстрактной свободы, но даром всей своей личности, со всеми своими страстями, предубеждениями, симпатиями, своим сексуальным темпераментом, своим масштабом ценностей". В конце концов чтение, согласно Сартру, представляет собой своеобразный договор между писателем и читателем, который они обязаны выполнять как свой первый долг. "Чтение является великодушным договором между автором и питателем, каждый оказывает доверие другому, каждый требовательно рассчитывает па другого, требует от другого так же, как он требует от самого себя, ибо это доверие является само по себе великодушием: никто не может обязать автора верить, что его читатель будет использовать свою свободу; никто не может обязать читателя верить, что автор использовал свою свободу. Именно и тот и другой принимают свободное решение".

Таким образом, Сартр относительно литературы повторяет тот паралогизм, то ошибочное заключение, который Кант использовал относительно категорического морального императива. Поскольку литература не может существовать без свободного сотрудничества писателя и читателя, то, естественно, функция литературы будет состоять в том, чтобы защищать и развивать эту свободу. В таком случае условие развития литературы становится ее целью: "Свобода, которая делает целью человеческую свободу". Следовательно, Сартр совершенно справедливо признает за литературой высшие, этические функции - она должна вносить ясность, освещать нечистую совесть, порождать ответственность как писателя, так и читателя, в конечном счете делать человека и его сознание абсолютно свободным. Просвещенный человек - и писатель, и читатель - должен освободиться от какой бы то пи было зависимости от элиты, которая, как правило, консервативна, особенно в политическом отношении, и всеми силами добиваться того, чтобы литература и искусство стали достоянием самых широких народных масс, то есть необходимо создавать искусство для масс и ориентировать его, направлять против каких бы то ни было привилегий, всегда обездоливающих народ и, следовательно, сужающих и ограничивающих сферу свободы: свободы творцов и людей, воспринимающих искусство.

Сартр не просто постулировал эти положения, но он сам пытался претворить их в жизнь и в своем творчестве, и в своей общественной деятельности. Так, известно, что он основал журнал "Новые времена", вокруг которого собрал людей, независимых как от политических партий, так и от разного рода элиты (гуманитарной, технической, научной), и с их помощью пытался воздействовать на сознание самых широких масс.

Следует заметить, что сартровский закон свободы изначально обращен к свободе других людей, ибо "писать - это, стало быть, одновременно раскрывать мир и предлагать его как задачу великодушию читателя. Это значит прибегать к сознанию другого, чтобы заставить признать себя значимым в тотальности бытия". В связи с этим и само художественное произведение обретает собственно человеческие измерения: оно никогда не является чем-то естественным, но всегда "требованием и даром". Литература, в понимании Сартра, постоянно генерирует этические принципы и моральные императивы, содержащие в себе всю палитру нравственной жизни общества. Но в отличие от официальной морали, как бы застывшей в ряде заповедей, литература и искусство представляют вечно обновляющуюся мораль в сознании индивида и общества. Такая литература соответствует морали благородства или великодушия общества, а также превращению свободы субъекта в свободу других. В сущности, Сартр истолковывал литературу в духе демократических принципов французской революции 1789 г.: свободы, равенства и братства.

Разумеется, нужно видеть разницу между сартровским пониманием прозы и поэзии. Если проза у него связана с категориями свободы, ангажированности, ответственности, то поэзия тяготеет к миру бессознательного, к миру мифа, к мифологической и мистической метафизике.

Если проза стремится вмешиваться в реальность и воздействовать на нее, то поэзия избегает реальности, хотя ее незаинтересованность в конечном счете представляет собой некий интерес и некую ценность. Ценность может считаться доброй, когда она связана с реальностью, и прекрасной, когда она нравится сама по себе.

Идущее от Канта противопоставление доброго и прекрасного, реального и ирреального пронизывало всю европейскую эстетику до самого последнего времени. Сартр углубляет понимание ирреального или воображаемого как зла до единственной ценности, лишающей человека выбора между добром и злом: зло - единственная ценность, с которой человек остается наедине, лицом к лицу. Тогда прекрасное превращается в зло, а зло - в свободу, равную произволу.

Можно заметить разницу между прозаиком и поэтом: если прозаик существует в мире реального и конкретного, а потому в мире свободы, то поэт, наоборот, исходит из ирреального, из отказа от реального, от общества и окупается В свой индивидуалистический мир воображаемого, прекрасного, злого. Мы можем тогда заметить, что проза составляет как бы социальную этику, а поэзия - этику индивидуальную или индивидуалистическую. Не представляет ли в таком случае эстетика в ее сартровском понимании своеобразную мораль? Или, наоборот, не предлагает ли Сартр свое понимание морали в форме эстетики?

В первый период творчества Сартр понимал проблемы литературы как проблемы всего общества, как проблемы социальные, ибо искусство для него неотделимо от истории, от человека. Следовательно, ставить вопросы литературы и искусства - это вопрошать самого человека. Вот почему литература и искусство для Сартра являются самой универсальной формой коммуникации, а произведения литературы и искусства создаются не только писателем или художником, но в неменьшей, если не в большей, степени теми, кто воспринимает эти произведения, и создаются они прежде всего для них. "Принимая перо за шпагу", Сартр стремился с помощью слова изменить буржуазное общество, спасти себя и других. Помрачение взора и затмение он принимал за освобождение. Однако прошло время, и он понял, что здание, воздвигавшееся им на протяжении многих лет, оказалось построенным на песке - оно рассыпалось, иллюзии развеялись, он понял, что занимался самообманом. Менять призвание и судьбу - невозможно, осталось вернуться к началу, начать все с начала: писать, писать, писать, но уже отдавая себе отчет в том, что нельзя принимать иллюзии за реальность, а реальность - за иллюзии, что удел и судьба человека - не в божественном и не в дьявольском, а именно в человеческом: человек должен стать, быть и оставаться человеком. "Весь человек, вобравший всех людей, он стоит всех, его стоит любой".

До 1945 г. Сартр "наводит мосты" между писателем и публикой, подчеркивая особое значение прогрессивных идей, "в сущности эстетического императива мы распознаем моральный императив". После 1945 г. он основывает свои эстетические взгляды на моральном отождествлении политической практики и искусства, сводя политическую деятельность к эстетическому проекту, а эстетическую деятельность - к политическому.

Следует заметить, что содержание и понятийный аппарат трактата "Что такое литература?" сообразуются с содержанием и понятийным аппаратом основного философского произведения "Бытие и Ничто", о котором речь шла выше. Например, категории "проект", "выбор" соответствуют категориям "интериоризации", "экстериоризации", "тотальности" как форме диалектического процесса. То же самое можно сказать о категориях "универсальность", "свобода" и многих других.

Согласно Сартру, любой писатель или художник "универсален" в той мере, в какой он в своем произведении выражает не только свою индивидуальность, но прежде всего свою личность, живущую и действующую в обществе, которое его в определенной мере обусловливает и определяет. В такой же мере "универсально" и произведение литературы и искусства - они стремятся быть универсальными по самой своей сути. Что касается категории "свободы", то произведение искусства, будучи "воззванием" к свободе читателя, зрителя, слушателя, предопределяет свой главный сюжет и свою главную цель: свободу, свободу как самодеятельную, самостановящуюся, самоформирующуюся ("Бытие и Ничто"). В литературной деятельности Сартр ошибочно видел этическое спасение, ведущее к спасению политическому и социальному. Правда, позднее Сартр понял, что перед лицом социальной трагедии такие произведения, как роман "Тошнота", не имеют никакого значения.

И после 1945 г. Сартр пытается решить политические проблемы современного общества, идущие от Сопротивления. Он усматривает в литературе такой "праксис", который взывает к свободе всех людей. В литературе совпадают цель и средства, ибо сущность литературы состоит в осуществлении свободы. Чтобы добиться реализации свободы, Сартр вырабатывает свою теорию перманентной революции, осуществляемую средствами языка. Об этом свидетельствует его лозунг "Говорить - это действовать!", который он неправомерно распространяет на всю сферу литературы и искусства.

Анализируя положение писателя в буржуазном обществе, Сартр замечает, что это положение всегда зависело от взаимоотношения социальных сил и классов, от их положения в обществе. Например, когда буржуазия была восходящим революционным классом (XVIII в.), писатель выступал в роли арбитра столкновений и конфликтов. Его в равной мере чтят и уважают как аристократы, так и буржуа, хотя, естественно, он выражает универсалистскую концепцию буржуазии (Бальзак, Флобер и другие). Осмысливая все, что происходит в обществе, высказывая свои суждения по самым важным и жгучим вопросам социальной жизни, писатель тем самым осуществляет свободу, которая и является сущностью литературы. У писателя XVIII в. критическая и универсалистская функция литературы соответствовала борьбе буржуазии за ликвидацию феодальных отношений и установлению буржуазных порядков. Вот почему политика составляла содержание литературных произведений - сущность литературы совпадала с историей. Эта литература выражала и отражала объективную истину, объективное положение вещей. Писатель, как "универсальный человек", обращался ко всем людям вообще, и это определяло главенствующую роль литературы и искусства в общественном сознании того времени.

Когда же буржуазия пришла к власти, она очень быстро превратила литературу и искусство в соответствующие социальные ритуалы. Тогда литературе и искусству, то есть писателям и художникам, не оставалось ничего другого, как занять по отношению к капиталистическому, буржуазному обществу критическую и негативную позицию. Буржуазная публика вызывает у писателя и художника чувство ненависти, неприязни, неприятия. Вот почему они начинают писать не для буржуазной публики, а против нее. В связи с этим начинается процесс деклассирования писателя: он не может уже быть на службе буржуазии или класса, закат которого (политический, социальный, культурный) неизбежен, но одновременно писатель не может в силу своей буржуазной ограниченности, от которой он еще не освободился, связать свои судьбы с более прогрессивным классом - с пролетариатом.

Именно по этой причине Сартр говорит, что писатель в наше время (в 1947 г.) перестает быть классовым "арбитром", а становится просто "деклассированным" писателем, который не находит своей публики. Писатель пишет одновременно и против буржуазии, и против коммунистов. "Ясно, что это означает то, что мы пишем против всего мира, что мы имеем читателей, но не имеем публики. Будучи буржуа, находящимися в разрыве со своим классом, но остающимися в плену у буржуазных нравов, обособленные от пролетариата коммунистическим экраном, освобожденные от аристократических иллюзий, мы повисаем в воздухе, наша добрая воля никому не служит, даже нам самим, мы выступаем в эпоху ненаходимой публики. Еще хуже: мы пишем против течения".

Но именно в то время, когда писатель не находит соответствующей публики, тогда-то и рождается литература "праксиса", ангажированная литература, освобожденная от безответственности писателя. Наоборот, она берет па себя всю полноту ответственности за все, что происходит и будет происходить в обществе. Эта литература может реализовывать как свою сущность, так и одновременно сущность истории: она ставит под вопрос существование буржуазии, дает пролетариату возможность осознать свое отчуждение, показывает, что человек может формировать себя сам, что все человеческие вопросы являются вопросами моральными.

Литература "праксиса", или практически ангажированная и ориентированная литература, представляет собой поиск "тотальной" литературы как синтеза буржуазной демократии и социализма. Подобная литература становится попыткой прямого изменения реального. Не имея реальной публики, она пытается создать возможную публику, воспитать ее в ходе реального исторического процесса. Сартр считает, что "литература Праксиса рождается в эпоху ненаходимой публики". В наше время шанс этой литературы уникален: "Это шанс Европы, социализма, демократии, мира". Ради достижения этих целей ангажированная литература может сделать очень много, если она ставит самые серьезные и острые проблемы, и если она становится моральной, а не морализаторской, и если она не забывает, что человек является высшей ценностью. Таким образом Сартр приходит к совершенно правильному выводу.